Сделанное Вагнером

Летом 1889 года Шоу смотрел в Байрейте «Парсифаля», «Тристана и Изольду» и «Мейстерзингеров». Сравнивая байрейтские постановки с аналогичными лондонскими, он писал: «Я бы очень хотел, чтобы ученые научили критиков объяснять, почему один и тот же человек поет в опере как гений, а играет как провинциал; или, наоборот, почему он может истолковать пьесу как ученый и философ, а поет в ней как усовершенствованный пароходный гудок. Первое сочетание господствует в Лондоне и придает Ковент-Гардену налет легкомыслия; второе - монополизировано Байрейтом и отяжеляет представления». Несмотря на сильные голоса, атлетическое сложение, продуманную и энергичную декламацию, исполнители в Байрейте не всегда интересны. Им не хватает «нежности, изящества, тонкости, обаяния, разнообразия черт». Значит, даже такого важного достоинства, как истолкование пьесы на уровне ученого и философа, недостаточно. Без нежности и изящества зрители начинают скучать. Протяжной станок купить стоит, если необходимо автоматизировать рабочие процессы и сделать их максимально эффективными.

Летом 1894 года Шоу слушал в Байрейте вновь «Парсифаля», «Тан-гейзера» и «Лоэнгрина». Оркестр совершенно покорил его сыгранностью: ровным потоком звуков, мягкостью, сдержанностью. Но актеры не удовлетворили гостя из Англии своей ужасающей нечувствительностью к изяществу тонкого вокального исполнения. Бас ревел, тенор орал, баритон пел плоским звуком, а сопрано при попытках петь, а не просто выкрикивать слова, начинала вопить. Одним словом, немецкие певцы не пели, а кричали. Перед тем, как взять трудную ноту, они «движениями грузчиков» резко поднимали и опускали плечи; a pianissimo вовсе не было им доступно.