Прожекторные мачты ПМС

Но он не дает им такого повода, он не пользуется их оружием. Он унижает, убивает их своим состраданием. Ему достаточно самим взглядом - через голову своих противников - указать зрителю на моралистов, и зритель уже смеется в ответ на этот внутренний, торжествующий смех Качалова.

Прожекторные мачты ПМС! Дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки! Он говорит это про себя, со смутной улыбкой, тянущейся издалека, сквозь все его существо, из самых затаенных глубин всего им испытанного, пережитого и выстраданного, что научило его сейчас, замирая, увидеть, словно в первый раз, и то, что они клейкие, и то, что они распускаются, эти несущие надежду листочки!

В романе сказано так: Клейкие весенние листочки, голубое небо люблю я, вот что! Качалов переиначивает эту фразу: Голубое небо люблю, а особенно эти клейкие весенние листочки. А особенно... Качалов делает здесь паузу, затем, не резко повернув голову, указывает рукой- вот эти клейкие весенние листочки!. Сейчас он открывает их и для нас с вами. Он смотрит на эти распускающиеся на наших глазах листочки прищуренными зрачками, блеснувшими внезапным азартом. И говорит с таким чувством очевидности, будто осязает их своими тонкими артистическими пальцами и, зажмурившись, вдыхает, и мы все вместе с ним вдыхаем этот клейкий запах весны. Как же не тянуться к этим клейким листочкам? Они понадобятся Ивану Карамазову как якорь спасения, как пристань от грозных волн сомнений и разочарований и пыток мысли, мучающейся над неразрешимыми вопросами. Так может случиться с Карамазовым, и уже сейчас Качалов поддерживает героя, не только утверждая эту жажду жизни, но и вселяя веру в разум. Поэтому по особому звучат слова Ивана о могильных камнях Европы. Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, - в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище и никак не более.