Чартерные рейсы

Что может быть, казалось бы, более нелепым, чем образ Джульетты, вооружившейся таким экзотическим оружием, как берцовая кость? Почти пародия. Однако из песни слова не выкинешь, и этот невеселый текст следует оправдать. У актера, что хорошо известно и что на самом деле бывает довольно редко, должно быть абсолютно точное видение того, что стоит за произносимым им текстом. Джульетта не предавалась мрачным фантазиям, на это у нее просто не было времени решение о мнимой смерти надо было исполнять, не оттягивая времени, но она с присущей ей трезвой ясностью представляла себе возможные последствия своего шага. А что касается видений, то видела она не те привычные нам декорации, в которых разворачивается последняя сцена трагедии, копню готических надгробий из музея изобразительного искусства, предмет гордости плотников и бутафоров, а то, что должно находиться под этими надгробиями, то, от чего содрогнулся бы и самый смелый человек. Относясь с полной серьезностью к тому, о чем она думала, Яковлева - Джульетта умудрялась привнести некоторую долю насмешки в те слова, в которые ее мысль облекалась. Это великолепное сочетание страшного содержания произносимых ею слов и вместе с тем присутствие в них иронии давало представление о том, в какой степени верно угаданы были в спектакле сложные стилистические особенности пьесы. Собрались в отпуск? Возьмите билеты на чартерные рейсы.

Над Джульеттой разражалась катастрофа. Расплата становилась неизбежной, и это определило атмосферу другой знаменитой сцены Ромео и Джульетты - сцены прощания. Той сцены, в которой долго и нежно противореча друг другу, актеры пытаются выяснить вопрос, жаворонок или соловей нарушил их покой. Между тем разговор о жаворонке и соловье - это разговор о жизни и смерти; о нескольких еще, быть может, минутах жизни и о разлуке, которую предвещает пение жаворонка, разлуке, за которой смерть. Джульетта знала, что это не соловей, а жаворонок, несущий гибель, потревожил ее и Ромео. Непреклонность этим жила Джульетта в сцене прощания. В черных одеждах, медленно, боясь прикоснуться друг к другу, выходили герои спектакля. В этой сцене, лишенной какого бы то ни было внешнего эффекта, ложного пафоса, патетики, так же как и сладкой сентиментальности, в этой совсем не любовной сцене, суровой, почти аскетической, была та редко достигаемая простота исполнения, которая именно вследствие своей простоты и приобретает оттенок немодульной торжественности.