Тема контекстов

Тема контекстов стала центральной и в творчестве Роберта Смитсона, размышлявшего о связи между пейзажем, или естественным местом, и его эстетическим хранилищем, которому он дал имя «не-место». В серии работ, так и названной — «Не-места», Смитсон переносил геологические материалы — камень, шлак, сланец — из природы в пространство галереи, где размещал их в геометрически строгих ящиках, каждый из которых зримо отсылал (повторяя его форму) к участку висевшей на стене карты с обозначением мест происхождения образцов [3). Откровенная эстетизация природы, превращение реальности в изображение самой себя с помощью ящиков, которые заключают грубую материю скал в форму знака-трапецоида, выступающего «вместо» участка выемки породы из скалы и, следовательно, вместо самих скал, — эти действия Смитсон вменял системе пространств арт-мира: его галереям, музеям и журналам.

Похожие на зиккураты композиции из ящиков и карт могут вселить впечатление, что целью искусства Смитсона была лишь ироничная формальная игра. Однако, помимо всего прочего, его калиброванные ящики отсылают к особого рода естественной истории, прочитываемой в пейзаже, — к последовательным стадиям выемки руды из природной залежи, ведущим к неуклонному оскудению и в конечном счете к исчерпанию ресурсов. Такой естественной истории нет места в контексте художественного дискурса, призванного рассказывать совсем другую историю — историю формы, красоты, само-достаточности. Часть стратегии Смитсона сводилась как раз к тому, чтобы внести в этот контекст другую, чуждую ему форму репрезентации, взятую им из музея естественной истории, где камни, ящики, карты суть вовсе не причудливые эстетизированные абстракции, а основы совершенно особой системы знания — средства фиксации оформления и сохранения представлений о «реальном».

Любите азартные игры? Заходите в казино вулкан 24 и зарабатывайте на своем хобби.

Таким образом, стремление вырваться из эстетического хранилища, порвать узы институционального контекста, бросить вызов ограничениям (а стало быть, и скрытым отношениям власти), установленным предпосылками мира искусства, направилось в семидесятые годы на конкретные, специфические места — будь то галерея, музей, каменоломня, шотландские высоты или калифорнийские побережья, чтобы реконтекстуализировать их средствами искусства. Эта реконтекстуализация предполагала весьма необычную инверсию. Эстетические идеи, которым места традиционно служили контекстом (пусть незримо, имплицитно), теперь воспарили над этими реальными местами, словно множество изгнанных призраков, тогда как сами места — все эти белые стены, неоклассические портики, болотистые овраги, холмистые долины и скалистые ущелья [4) — стали материальной основой (как веками были таковой краски и холст или мрамор и глина) для изображения нового типа. То было изображение самого институционального контекста, явившегося отныне взору, как будто бы новый и необычайно сильный проявитель открыл незримую доселе информацию в инертном негативе.